Слишком рвано и сумбурно, но как-то вот так вышло, сорри. Если надо, напишу на другую тему.
Тема: 4. История, когда джин усыпил Дин Винчестера и создал в его разуме иллюзию счастливой жизни: первая встреча с матерью, его чувства в это время, мысли;
Говорят, что самые ранние воспоминания у человека с трехлетнего возраста. Так что, у Дина был год. Целый год воспоминаний о ней, с ней.
Сэм был лишен этой возможности, в шкатулке его сокровенных воспоминаний мамы не было, и Дин иногда жалел его – про себя, тайком. Она никогда не отрезала для Сэмми корочку у хлеба и не рассказывала ему об ангелах. Мама. Самая красивая, добрая и заботливая, Дин знал, что она не просто осталась такой в его, давно уже ставшими мечтами, детских полу-выдуманных воспоминания, она действительно была такой. Ангелом.
Дин никогда не был сентиментальным. Нет, ни за что на свете. Редкие братские объятия по поводу особо грандиозных спасений мира, скупые мужские похлопывания по плечам, безжалостный сарказм в ответ на все попытки Сэмми дотронуться до струн его души. Вот, каким был Дин с единственным членом своей семьи. Не прикидывался, не играл в бесчувственного мужлана, он действительно был таким – скупым на сентименты, прямо, как отец. Или, может, Дину просто хотелось поверить в это и найти с ним хоть какое-то сходство. Но не всегда было так. Было время, когда ему было четыре, когда он носил футболки с надписью “Я люблю обнимашки”, время, когда у него была мама. Давным давно, в какой-то сказочной, параллельной реальности, дверь в которую была навсегда заперта.
И теперь Дин стоит перед дверью, и она до боли похожа на ту самую, заветную, и как ни странно, она не заперта. С той самой секунду, когда он, недоумевая, кто такая Кармен и откуда у них с ней столько общих фотографий, наткнулся еще на одну, семейную фотографию в рамочке, заветная дверь приоткрылась, и Дину показалось, что он почувствовал теплую ладонь на своей щеке и услышал ласковый голос, говорящий ему, что ангелы присмотрят за ним. Он почти поверил в ангелов тогда. Черт, он поверил бы даже в единорогов и в йети, только бы не упустить этот шанс! Только бы не видеть, как дверь захлопывается перед его лицом, только бы успеть…
Дин водил, как одержимый, он бежал, сломя голову, бежал от страха быть заблужденным, оказаться наивным идиотом, увидевшим слишком красочный сон и поверивший в него. Дин ехал в дом, где родился, и где умерла его мать. Или… нет?
Она выглядит иначе, но Дин даже не замечает мелких морщинок, лежащих вокруг ее красивых, таких живых глаз. У него мамины глаза, Дин знает, хотя отец никогда не говорил ему об этом. Джон не любил телячьи нежности похуже старшего сына, но сильнее он не любил говорить о жене. Дежурные, выученные фразы о том, как они с Мэри были влюблены, какой она была славной и какой идеальной был брак Винчестеров. К черту! К черту все, это было в другой реальности, в той, куда Дин никогда не позволит себе вернуться.
Он так растерян и так, черт возьми, счастлив, что не обращает внимания на то, что разговор не клеится, что ведет себя странно, что мать обеспокоена его состоянием. О нем так давно никто не беспокоился.
- Ты веришь, что желания… - “…могут исполняться?” Дин не договаривает, потому что сейчас это совсем не важно. Мама обнимает его, и он утыкается в ее волосы, вдыхая до одури знакомый аромат. Он нашел свою сказочную дверь, но это счастье такое тяжелое, что отчего-то давит на грудь. Не важно, это она, Дин знает, что это она, и не испортит этот момент никакими размышлениями о том, что возможно, а что нет, - Не важно, забудь, - впопыхах добавляет он, снова обнимая и глупо посмеивается, чтобы не разреветься, что, по его мнению, еще глупее. Похоже, в этот вечер Дин Винчестер – король глупостей.
Он задает осторожные вопросы, получая все более неожиданные ответы, узнает, что отец умер (не новость, и все же – инсульт!), про Сэмми и даже немного про себя. Чувствовать себя глупо оказывается – хорошо, а в конце, когда он снова чувствует родную руку на своей щеке и льнет к ней, как бездомный котенок, мама целует его в лоб и говорит, что любит.
Так хорошо, что даже больно.
